Au fond[76], именно поэтому я долгие годы был гибким противником того, что люди, действующие из добрых, отеческих побуждений, называют нормальной работой. А что теперь? Боже ты мой – святой Симеон Водитель Грузовика.

Я сказал Стюарту, что хочу получать наличными. Его явно впечатлило то, что у меня задатки Человека с Бизнес-Планом. Он улыбнулся и протянул руку. Возможно он сказал – «твою лапу, приятель». Может он даже подмигнул мне с ужасным видом заговорщика. Так или иначе, все это заставило меня почувствовать себя франкмасоном. Или, точнее, лицом, пытающимся сойти за франкмасона.

Стюарт: Нельзя получить, если об этом не просишь.

Как нельзя получить, не пожелав получить.

Еще одно отличие. Когда я был моложе, я получал то, что мне было положено. Казалось, в этом и состоит жизнь. И где-то подсознательно я считал, что существует некая система высшей справедливости. Но ее нет. Или если и есть, то не для таких, как я. И возможно не для таких, как вы. Если мы получаем лишь то, что нам причитается, то мы получаем немного, ведь так?

И все дело в том, чего ты хочешь, разве нет? Когда я был моложе, я притворялся, что хочу, или действительно думал, что хочу, множество вещей, просто потому, что этого же хотели другие. Я не утверждаю, что стал старше и мудрее – ну хорошо, лишь чуть-чуть, – но сейчас я знаю, чего хочу и не теряю времени на то, чего я не хочу.

И если вы отвечаете за себя, то не стоит переживать по поводу того, что кто-то еще чего-то хочет. Потому что это тоже отнимает много времени.

Элли: Стюарт не похож на шалашника. Извините, не могу удержаться от смеха, когда я это говорю.

Я спросила его: «Где ты ее повесишь?»

Он переспросил: «Повешу что?»

– Картину.

– Какую картину?

Я посмотрела на него, не веря собственным ушам.

– Ту, что я принесла тебе на прошлой неделе, ту, за которую ты расплатился со мной наличными.

– Ах, эту. Вряд ли я ее повешу.

Он понял, что я жду какого-то объяснения и наконец сказал так:

– Как ты заметила, я не очень похож на шалашника. Если хочешь, можешь взять ее себе.

– Картину? Нет. Это полное барахло.

– Ты говорила, что так бы сказала Джиллиан.

– Ну, я просидела перед этой картиной часов пятнадцать, так что я соглашусь с Джиллиан.

Казалось, он вовсе не был расстроен.

– Так по какой же причине вы хотели чтобы я ее реставрировала?

Он ответил не сразу, так что я добавила, немного саркастично: – Мистер Хендерсон.

– А, ну на самом деле я хотел встретиться, чтобы расспросить тебя о Джиллиан и Оливере.

– И меня никто не рекомендовал?

– Нет.

– Если ты хотел узнать о Джиллиан и Оливере, почему бы просто не спросить их самих? Учитывая, что ты старый друг семьи.

– Это странно. Но я хотел знать, как они живут. На самом деле. Не то, что они мне расскажут.

Он понял, что я не считаю это достаточным объяснением.

– ОК. Джилл и я были женаты.

– Бог ты мой, – я закурила, – Бог ты мой.

– Да. Можно мне тоже закурить?

– Ты же не куришь.

– Нет, но сейчас захотелось.

Он зажег Силк Кат, затянулся один раз и уставился на сигарету с немного разочарованным видом, словно она не решала неотложную проблему.

– Бог ты мой, – повторила я. – Почему же… почему вы расстались?

– Из-за Оливера.

– Бог ты мой. Я не могла придумать что сказать. – И кто об этом знает?

– Они. Я. Разумеется. Мадам Уатт. Ты. Несколько человек, которых я уже много лет не видел. Моя вторая жена. Моя бывшая вторая жена. Девочки не знают. Пока не знают.

– Бог ты мой.

Он рассказал мне все. Рассказал очень прямо, только факты, так, словно читал газету. И не старую газету. Сегодняшнюю.

Оливер: Мой первый конверт с деньгами, пусть даже второй элемент этой насущно необходимой суеты сует, сам конверт, отсутствовал. «Сдельные», как это называют некоторые из моих коллег, были просто всунуты в мою протянутую руку, помните миг божественного прикосновения на фреске в Систинской капелле? Я помнил о своем наиглавнейшем долге – дух Ронсеваля[77]все еще жив во мне – и устремил стопы к дому номер 55. К тому времени как из-за дверей послышалось мягкое пошаркивание Миссис Дайр, подошедшей открыть мне дверь, я уже покаянно преклонил колени. Она посмотрела на меня, но вряд ли во взгляде ее был хотя бы намек на знавание, узнавание, признавание или что бы то ни было.

«Одиннадцать двадцать пять, Миссис Д. Лучше поздно, чем никогда, как пишут об этом в мудрой книге».

Она взяла деньги и Etonne-moi![78], как Дягилев сказал Кокто – начала их пересчитывать. Потом они потерялись где-то в сумрачной глубине ее кармана. Ее засохшие, припудренные губы медленно разомкнулись. Сейчас последует отпущение грехов для грешника Олли, подумал я.

«Я хочу получить проценты за десять лет», – сказала она. «Сложные проценты». Потом она закрыла дверь.

Эй, а ведь жизнь полна пошлых сюрпризов! Миссис Д – ловкая сквалыга, вы только подумайте! Я поскакал по дорожке прочь от ее дома как эльф, порхающий от цветка к цветку.

Вам не кажется, что нам стоит пожениться?

Хотя я вроде уже женат?

Джиллиан: Кое-что из того, чему я всегда старалась научить девочек, это что нет ничего особенно хорошего или похвального в том, чтобы хотеть чего-то. Конечно, я не говорю этого прямо. На самом деле я часто вообще не говорю на эту тему. Лучше всего дети усваивают тот урок, которому научились самостоятельно.

На меня произвело сильное впечатление, когда я увидела в первый раз – это было с Софи – как сильно ребенок может хотеть получить что-то. Мне случалось обращать на это внимание и раньше, до того как родились девочки, но лишь мимоходом. Вы знаете, как это бывает – вот вы приходите в магазин, а там задерганная мамаша с парой детишек, которые хватают то одно, то другое и кричат: «хочу», а мать отвечает «положи на место» или «в другой раз», или «у тебя уже полно чипсов», или, очень редко, «хорошо, положи в корзину». Подобные сцены всегда напоминали мне довольно примитивное испытание силы воли, и в то время я считала дурное воспитание виной тому, что дети ведут себя подобным образом на людях. Я была так самодовольна. И еще так наивна.